1. Вкратце темы настоящего слова суть <следующие>. О том, что нельзя нам, <следуя> ошибочным мнениям, отказываться от телесных трудов и благоговейных внешних форм, которые соответствуют молитве, даже если бы мы достигли вершины нашего духовного восхождения. Я имею в виду определенное <время> стояния на богослужении, внешние телесные поклоны, и так далее.
2. И о том, от каких великих зол спасает нас псалмопение. И о том, что, когда по временам удостаиваемся мы дара чистоты молитвы и заключающегося в ней разумного видения, которое суть духовные прозрения, исполнением службы и всего чина правил должны мы считать это.
3. И о тех, кто пренебрегает почтительными внешними формами, страхом <Божиим> и благоговением, которые следует показывать в молитве: каким бедствиям подвергаются эти <люди> в <состоянии> богооставленности. А также о других темах.
4. Есть четыре вида изменения всякой существующей деятельности, <характерные> для всех лиц, какой бы меры <они ни достигли>. Бывает изменение деятельности благодаря похвальной мудрой рассудительности и с богоугодным сознанием, но бывает и из-за искаженного разумения, расслабления и безумного сознания; бывает оно под давлением принуждающих причин и неизбежных обстоятельств; бывает, наконец, и под действием божественного милосердия.
5. Это также <относится> к досточудному иноческому жительству. Всякое изменение, происходящее с человеком в этом образе жизни, может быть признано им как <принадлежащее> к одному из упомянутых мною четырех видов: оно или <происходит> от премудрости любви Божией, когда сознание человека направлено к благочестивой цели; или от искаженного сознания и расслабленности, одерживающей верх над человеком, когда более незначительным служением заменяет он тот похвальный образ жизни, в котором <прежде> преуспевал. Бывает также, что благодаря божественному действию человек испытывает столь сильное духовное наслаждение в Боге, что он, по благодати <Божией>, изменяется, и обычное <для него> делание добродетелей обновляется <и превращается> в нечто более высокое по чину. И <тогда>, благодаря восхитительному вкусу <этого духовного наслаждения> и обретению <более> возвышенного знания, прежний образ служения его отвергается, когда узревает он нечто более усладительное и достославное, чем то, над чем он трудился прежде. И по временам наполняется мысль его молитвенными движениями и от внешнего чувственного служения уходит внутрь, как это свойственно всем подвижникам. Происходит же это в соответствии со степенью, временем и силой подвижничества. Но бывает и <изменение> от сильного нападения <демонов> или от приступов болезней и недомогания.
6. Мы тоже, братья мои, при всяком изменении, которое усматривается в нашем образе жизни, должны тотчас поспешить увидеть причину его и <узнать>, откуда взялся тот измененный обычай и тот новый способ, который не похож на обычный путь иноков и на их общее правило. И благодаря этому или радость наша увеличится, или мы будем смущены, притом по справедливости, когда <окажется, что> действуем мы недолжным образом. И таким образом во всякое время будем мы подвизаться сознательно, возвышаясь над тем пониманием, которое телесным образом смотрит на внешнюю сторону помыслов, на слова и действия; и сразу же, в самом начале, умудримся мы относительно того, чьими детищами являются эти <изменения>.
7. Плохим признаком является появление следующего: когда человек оставляет положенные богослужебные часы без уважительных причин. Но если пренебречь этими часами заставила человека молитва, или если сила продолжительности ее и великое сокрушение заставили его прекратить <исполнение> их, или <если> промедление из-за наслаждения ею побудило его пренебречь часом службы, тогда человек этот совершил отличную сделку благодаря изменению, <произведенному> завидным товаром, который попал в его руки. И межи его прошли по прекрасным местам, как написано. <Все это> - при условии, что не из-за легкомысленного умонастроения и презрительного отношения пренебрег он часом службы, но что, напротив, сладость молитвы и наслаждение ею насильно подчинили его божественной любви, в чем и заключается полнота нашего служения, которое <тогда уже> не подвластно и не подчинено правилу. И если постоянно случаются с человеком такие вещи, которые суть признак дарований и великая дверь к чистой молитве, тотчас поднимается он до уровня совершенных, особенно если сопровождает его благоговейное внешнее <положение тела> и <если> глубокий страх являет он <перед Богом> во время молитвы.
8. Но если кто-либо, не приобретя вторичного, оставляет первичное, тогда ясно, что он обманут демонами и что из-за них может он совершенно отпасть от своего спасения; с этого времени начинает он незаметно скатываться вниз.
9. Должно нам знать также и то, что неуместно для новоначальных стремление к подобным открытиям, даже если они преуспели в обучении, а также для тех, кто без строгого трезвения и сознательного безмолвия хочет узреть эти <вещи> в самих себе.
10. Не бывает собранности разума и чистоты молитвы без огромного трезвения в словах и делах, а также <без> хранения чувств. И знание, которое от благодати, не может появиться, кроме как если в безмолвии приобрел <человек> великую рассудительность.

1. Итак, мудрый человек, когда устремляет лицо свое к тому, чтобы стремиться к обретению чего-либо нужного и необходимого, о приобретении чего обычно тоскует он с вожделением, не должен спешить обрести это, надеясь только на внешнее слышание, без того, чтобы сначала узнать, как <оно приобретается> и что оно такое. В противном случае, когда предмет этот попадает в руки его, не сумев распознать его, он легко теряет его. Но <необходимо> с усердием собирать сведения об этом предмете и приобретать безошибочное знание о нем; затем, когда он знает, что это такое, он будет знать, как заботиться об обладании им: к чему именно должен он стремиться и на что надеяться. Иначе будет искать он невозможного и надеяться на невозможное вместо <того> предмета, который поистине <достижим для него>.
2. Чистота молитвы и собранность разума в <молитве>, о человек, ученик истины, есть точное размышление о добродетели, которым мы усердно занимаемся во время молитвы. Как чистота сердца, относительно которой Отцы увещевают и <к которой> поощряют, означает не то, чтобы человек был совершенно без помысла или мысли или движения, но то, что сердце его должно быть очищено от пороков, и что он видит все добрым и по-божьему думает об этом - точно так же <обстоит дело> с чистой и нерассеянной молитвой. Последняя не означает, что разум совершенно лишен какого-либо помысла или блуждания любого рода, но что не блуждает он по пустым предметам во время молитвы. Если он блуждает по чему-либо благому, это не значит, чтобы он был вне чистоты молитвы; но он должен размышлять о необходимом и думать о том, что достойно Бога, во время молитвы. От человека не требуется также, чтобы пустые воспоминания не приходили вовсе, когда он молится, но чтобы он не увлекался ими и не блуждал по ним.
3. Ибо есть плохое блуждание и хорошее блуждание. Когда ты на молитве, не стремись к тому, чтобы вовсе не блуждать разумом, ибо это невозможно, но стремись блуждать в том, что является благом. Ибо даже чистая молитва есть также блуждание в чем-либо, но это блуждание прекрасно, ибо прекрасен поиск блага.
4. Блуждание плохо, когда в пустых помыслах или дурной мысли блуждает человек и когда помышляет он о дурном, молясь перед Богом.
5. Блуждание хорошо, когда по Богу блуждает разум во все время молитвы своей, по славе Его и величию, благодаря воспоминанию о <прочитанном> в Писании и прозрению в <смысл> божественных изречений и святых слов Духа. И если кто старается связать свой помысел от блуждания или воспретить разуму своему самовольно входить <в размышление> о подобных вещах во время молитвы, то поистине нет другого столь безумного, как он, если думает он, что такой вид блуждания чужд и несвойственен чистой молитве. Ибо ни полезные воспоминания о <прочитанном> в писаниях Духа, ни пробуждение в разуме прозрений и созерцания божественных <благ> в час молитвы не считаем мы чуждыми чистоте молитвы и нарушающим собранность помыслов в молитве. Чтобы человек исследовал, думал и сосредоточенно размышлял о предмете моления и о содержании молитвы - это прекрасная молитва, если она созвучна цели заповедей Господа нашего. Весьма хороша такая собранность разума.
6. Если разум освобожден от этого и растворяется в божественном, или если какая-то прекрасная мысль ниспадает на него благодаря прозрениям Писаний о Боге - либо личных <прозрений> человека, либо принадлежащих <всей> общине, прозрений в божественный Промысл и домостроительство, <относящихся> либо к каждому отдельному дню, либо ко всем вместе - <прозрений>, от которых славословие Богу возбуждается в глубине сердца, или благодарение и радость о величии Его, о возвышенности сострадания Его и любви Его к нам: такое блуждание даже лучше молитвы. Каким возвышенным и чистым ни было бы моление человека, это вершина всякой собранности разума и прекрасной молитвы.
7. Когда разум бывает совершенно без мысли или помысла, это молчание разума, а не чистота молитвы. Одно дело чисто молиться, и совершенно другое - чтобы разум был умолкнувшим от всякого блуждания или прозрения в слова молитвы, и чтобы оставался без движений. Ни один человек не будет настолько неразумен, чтобы благодаря борьбе и силе воли желать обрести это; ибо это дар откровения ума - это превышает меру чистой молитвы и неподвластно воле.
8. Ибо помимо этого, двумя вышеупомянутыми способами возможно разуму блуждать в молитве - или в помышлении о прошениях своих, или в созерцании <сказанного в> в Писании и мудром помышлении о Боге, Господе всего, <которое совершается> неким разумным образом.
9. Кто как-либо по-иному мыслит о чистоте помыслов и собранности разума, <думая>, что есть другой <способ> обрести их, тот недугует в неведении своем и ограничен грубостью своего образа мыслей.
10. Ты же, о мудрый, неподвижности в молитве не требуй от разума, как делают глупцы, ибо этого нельзя ожидать от естества. Но старайся, как делают мудрые, обрести прекрасные движения во время молитвы, а именно помышление о прозрениях Духа и утонченное сознание, которое в час молитвы помышляет об угождении воле Того, Кто есть Создатель всего: это вершина всякой добродетели и всякой молитвы.

1. Хотя раньше мы уже говорили об этом в другом месте, когда представился подходящий случай, не будет утомительным для нас осветить эту тему дополнительно.
2. Осенение есть имя, указывающее на помощь и заступничество, а также на получение небесного дара; например: Дух Святой сойдет и сила Всевышнего осенит Тебя. Другой <вид осенения имеется в виду> в <словах> Десница Твоя, Господи, осенит меня, что является просьбой о помощи; так же, как Я осеню этот город и избавлю его.
3. Итак, мы понимаем, что есть два вида действия в осенении, которое приходит к людям от Бога: одно - таинственно и умственно, другое - действенно. Первое есть освящение, принимаемое посредством божественной благодати; то есть, когда, по действию Духа Святого, освящается человек телом и душой, как было с Елисаветой, Иоанном <Крестителем> и блаженной Марией, благословенной между женами - хотя последнее не сравнимо с другими <видами освящения> и выше <того, что дается> чину тварных <существ>.
4. Но обратимся к частичному <осенению>, которое случается с прочими святыми, словно с членами тела.
5. Таинственный вид осенения, который происходит с некоторыми святыми, есть действенный вид, осеняющий ум; и когда этого осенения удостаивается человек, ум бывает охвачен изумлением и расширен неким божественным откровением. Пока это действие осеняет ум, человек поднят над движением душевных помыслов благодаря причастию Духа Святого. Это то, о чем говорит Апостол Ефесянам в форме молитвы; ибо он хотел научить их этой тайне, когда говорил: Чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его, и просветил очи сердца вашего. А для чего это? Дабы вы познали, в чем состоит надежда призвания Его, и какое богатство славного наследия Его для святых, и как безмерно величие могущества Его в нас, верующих.
6. Это один таинственный вид осенения. Когда эта сила осеняет человека, удостаивается он славы нового века через откровение - и это удел, выпавший на долю святых света, о которых говорил блаженный Павел; его удостаиваются те, что получили освящение ума от Духа благодаря их святому и добродетельному образу жизни.
7. Другой вид осенения есть тот, который узнается через действие: это умственная сила, защищающая человека и носящаяся над ним постоянно и отгоняющая от него все вредоносное, что может приблизиться к его телу или душе. Невидимо ощущается она умом, который озарен и обладает знанием посредством ока веры. На опыте познают его святые, как написано: Ангелы Господни ополчаются вокруг боящихся Его и избавляют их, и Много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь.

1. Нет возможности у сопротивника воспрепятствовать желающим благого, если только для хитрого лукавства его не найдется места в самих любящих благое. Дело вот в чем: ко всякому побуждению к желанию благого в самом начале возникновения его присоединяется некая ревность, напоминающая по теплоте своей раскаленные угли. Она обычно, словно стена, окружает это побуждение желания и отгоняет от него всякое возможное препятствие или помеху; ибо обладает она великой мощью и невыразимой силой для всецелого укрепления души, дабы не ослабевала <душа> и не колебалась под воздействием всевозможных неприятностей. И это первое <побуждение> есть сила святого желания, насажденная в естестве души, то есть побуждение, возбуждаемое силой "раздражительной" <способности>, которая естественна для души, которую Бог естественным образом поместил в нас, дабы охраняла она пределы естества, посылая мощь стремительности своей для исполнения естественного желания души, то есть добродетели: без этой <мощи> добродетель не взращивается. Она и называется "ревностью".
2. Вот что дает <ревность> душе, возбуждая, воспламеняя и укрепляя ее время от времени, дабы <человек> презирал тело в скорбях и страшных искушениях, встречающих его, дабы с уверенностью предавал он себя на смерть и противостоял силам мятежника ради исполнения того, что особенно любит душа.
3. Ибо человек <некий>, облеченный во Христа, где-то в книге своей назвал эту ревность "псом" и "стражем закона Божия", который есть добродетель. Добродетель же есть исполнение законов Божиих.
4. Укрепляется же эта сила ревности, пробуждается и воспламеняется, дабы охранять дом, по двум причинам; также и ослабляется, впадает в дремоту и небрежение по двум другим причинам. Первая причина воспламенения ее и возбуждения - возникновение некоего страха в человеке, ибо он опасается за добродетель, которую или <уже> приобрел, или должен приобрести, как бы не была она похищена <у него> или погублена по какой-либо случайности, происшедшей с ней. И этот <страх> божественным Промыслом возбуждается во всех подлинных делателях добродетели для трезвения и постоянной ревности души, дабы она не дремала.
5. Когда же страх этот возникнет в естестве - тот "пес", о котором мы говорили - ночью и днем, подобно раскаленной печи, разгорается он и пробуждает естество. Как херувим, бодрствует он и обозревает окрестности на всякий миг. И, как говорит человек, если птица пролетит поблизости, вскакивает он и лает с неописуемо пронзительной силой.
6. Когда страх бывает из-за тела, он - от сатаны; ибо <такой человек> усомнился в вере своей в Промысл Божий: забыл он о том, как Бог помнит о тех, кто заботится о добродетели, и <Сам> заботится о <делах> их на всякий миг.
7. Как сказал Дух Святой устами пророка: Очи Господни - на праведников, и уши Его - к воплю их; а помышление Господне - на боящихся Его. И как бы от лица Его говорит он делателям добродетели в другом месте: Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему. Ибо ангелам Своим заповедает о тебе, и на руках понесут тебя, а также и прочее, написанное в стихах <этого псалма>.
8. Итак, когда страх этот из-за души, - из-за событий, которые могут случиться с добродетелью, - если только не похищен он и не поврежден той или иной причиной, тогда это помысел от Бога и прекрасное помышление; и от Промысла Божия - эта печаль и страх в душе, и трепет, мучающий разум своей заботой.
9. Вторая причина усиления и воспламенения "пса" - когда особенно возрастает вожделение добродетели в душе. Ибо чем больше вожделение души к тому, что любит она, то есть к божественному помыслу, тем больше воспламеняется естественная ревность по отношению <к добродетели>.
10. А из причин ослабления и дремоты ее первая - когда вожделение <добродетели> притупляется и уменьшается в душе; вторая же - когда некий самоуверенный помысел входит в душу и поселяется <в ней>, так что человек уверен <в себе> и весьма часто думает, что ему не нужно бояться ничего, что может повредить ему. И тогда отбрасывает он от себя оружие ревности и становится словно неохраняемый дом, <возле которого> спит "пес", оставив стражу свою.

1. О мире и покое разума: как начинает ощущать их человек.
Душа после <многих> опытов борений приобретает светозарность. Во времена борьбы помрачается душа, однако, когда борения кончаются, ум становится подобен солнцу сиянием знания: когда подвергся он ради Господа нашего искушениям от страстей и от демонов, становится он подобен спелым плодам, которые подверглись всей мощи <воздействия солнечных> лучей, приобрели сладость и стали пригодными для употребления <в пищу>.
2. О любви к Богу: что это, как приобретается и когда.
Любовь к Богу не есть нечто пробуждающееся бессознательно или незаметно; и благодаря одному лишь знанию Писаний не может она пробудиться в человеке; и никто не может полюбить Бога, принудив себя <к этому>. Благодаря чтению, заучиванию Писания и знанию его разум может приобрести благоговение, <происходящее> от воспоминания о величии Бога, и явным образом почувствовать страх перед Ним, будь то страх детей или страх рабов. Так пробуждается <разум> для стремления к добродетели и ревности о благе. Тот же, кто по этому поводу считает, или помышляет в себе, или учит, что любовь Божия появляется в нем благодаря тщательному исполнению того, что предписано законами, или другим подобным вещам, или благодаря принуждению и борьбе, или благодаря человеческим способам и средствам, тот не знает даже, о чем он говорит. И даже благодаря закону и заповеди, которые Он Сам дает относительно любви, невозможно нам возлюбить Бога, ибо от закона происходит страх, а не любовь. Ибо пока не получит человек Духа откровений и не соединится душа в движениях своих с той мудростью, что превыше мира, и пока величие Божие не познает человек на собственном опыте, невозможно ему приблизится к этому преславному вкусу <любви>. Кто не испил вина, тот не опьянеет от рассказов о вине; и кто сам не удостоился в душе своей знания о величии Бога, тот не сможет опьянеть от любви к Нему.
3. О путях, которые ведут мысль к славным <благам> Божиим.
Благодаря постоянному размышлению и блужданию мысли по предметам, <относящимся> к божественному Естеству, а также благодаря испытаниям и упражнению в духовных борениях и состязаниях, ощутительным образом рождается нечто в мысли. И сила эта порождает в ней радость на всякий миг, и благодаря радости приближается человек к той чистоте помыслов, которая называется "чистой областью естества". А благодаря чистоте удостаивается он действия Духа Святого: сначала очищается он, а затем и освящается. И время от времени, когда находится он в мысленном собеседовании с Ним, благодаря некоему светоносному движению, которое превыше тела, приобретает он внутреннее безмолвие в Боге - в уподобление неким <реальностям> будущего <века>, <а именно> постоянного и неизреченного покоя в Боге.
4. От чего рождается непрестанный плач, о котором говорится в связи с некоторыми святыми мужами, никогда не прекращавшими плач.
От трех причин происходит поток непрекращающихся слез у человека. <Во-первых>, от изумления исполненными тайн прозрениями, которые на всякий миг открываются уму, слезы льются в изобилии без воли <человека> и без принуждения: в <прозрения> эти вглядывается он видением ума, когда охватывает его восхищение познанием тех <предметов>, которые духовно открываются уму в прозрениях. И слезы те тогда текут сами по себе, и не устает <человек> от силы наслаждения, охватывающего ум, который пребывает в таком видении. Эти вещи, то есть таинственные и духовные прозрения, Отцы называли образом манны, которую вкушали чада Израиля, и питием из камня, который есть Христос.
5. Или, <во-вторых, слезы могут происходить> от любви к Богу, которая воспламеняет душу, и не может <человек> выносить <эту любовь> без постоянного плача, происходящего от сладости ее и наслаждения ею.
6. Или <в-третьих, слезы могут происходить> от великого смирения сердца. Смирение сердца бывает у человека по двум причинам: или от острого сознания грехов своих, или от воспоминания о смирении Господа нашего, скорее же, от воспоминания о величии Божием - до какой степени унизило себя это величие Господа всех, так что различными способами говорил Он с людьми и увещевал их, унизило себя до того, что Он даже воспринял от них тело - и о том, сколько перенес Господь наш, и через что прошло тело Его, и каким презренным явился Он миру, тогда как Он всегда обладал неизреченной славой с Богом Отцом. Ангелы трепещут от видения Его и от славы лица Его, сияющей среди их чинов! Но нам был Он видим в таком образе смирения, что из-за обычности вида Его схватили Его, когда говорил Он с ними, и повесили Его на древе.
7. Итак, кто не обладает потоком слез, тот лишен не только слез, но и причин слез, и нет в нем корней, порождающих их. Другими словами, вкуса любви Божией никогда не ощущал он; мысль о божественных тайнах никогда не возбуждалась в нем благодаря постоянному <пребыванию> с Богом; нет у него и смирения сердца, хотя он и воображает, что обладает смирением.
8. Не приводи мне в пример тех, что смиренны по естеству: дескать, много таких, у кого само естество свидетельствует, что они смиренны, и однако у них нет слез. Итак, не говори о естестве, ибо <у этих людей> угасшие и немощные чувства, в которых умерли жар и горение. Не обладают <они> этим проницательным смирением <человека>, у которого смиренные помыслы, внимательная <и> проницательная мысль, сознание собственного ничтожества, сокрушенное сердце и поток слез, происходящий от страдания совести и проницательности воли.
9. Если хочешь, спроси их <самих>. Ибо нет у них ничего из этого: разве имеют они сокрушенное размышление, разве внимают голосу совести? Нет у них размышления <и> памятования о смирении Спасителя нашего, нет острой боли, пронзающей их от сознания собственных грехов; нет в них горения и жара, воспламеняющего сердце их к памятованию о грядущих благах; <не имеют они> и прочих полезных помыслов, которые благодаря трезвению разума обычно возбуждаются в сердце.
10. А иначе и тех грудных младенцев, которые живут в мире сем, ни о чем не помышляя, должен ты поместить на один уровень со смиренными! Если, однако, считаешь ты спокойных и кротких по естеству <стоящими> на том же уровне, что и смиренные благодаря знанию и воле своей, тогда также и евнухов, которые от чрева матери являются таковыми, должен ты называть девственниками и причислить их к лику девственников и святых, хотя не их собственная воля воспрепятствовала им вступить в брак и заставила <соблюдать> девство, но естество. Точно так же <обстоит дело> с теми, кто по естеству мягок и смиренен: естество умерило их побуждения, а не сила воли.

1. Каждое разумное естество, приведенное в бытие для получения божественного учения, особым образом из трех простых частей создано премудростью преславного Создателя: эти <части> суть желание, раздражение и разумение. Необходимо знать, из чего составлена каждая из этих частей, получающая <учение>.
2. К первой части принадлежат: горячее стремление ко всему прекрасному и благому, которое путеводствует разумное мышление к божественным законам, смирению, кротости, самоуничижению, великому милосердию, и прочему. Мы созданы с этой желательной частью для того, чтобы получать <божественное учение>, когда она действует в нас. И когда эта часть главенствует в душе, тогда эти <качества> появляются в разумном естестве.
3. Ко второй части принадлежат: трезвение и усердие вместе с мужественным перенесением скорбей и всякого рода злостраданий, которые обычно <посылаются> ради достижения божественных благ; а также решительность, крепость и мужество сердца, способность противостоять всему вредоносному и устрашающему - будь то от демонов, от людей, от пресмыкающихся или от <диких> зверей, от голода, труда, нужды, болезни и прочего, даже от самой смерти: а все это по действию вражию случается с естеством человеческим ради имени Божия.
4. К третьей части принадлежат: просветленная вера сердца, свобода от движений, надежда и непрестанное размышление о премудрости Божией.
5. Те первые <две> части вместе называются деятельной частью души, а эта <третья> - божественным созерцанием, то есть, добрым употреблением той познающей части, которая есть мышление.
6. И когда в той деятельной части мы усердствуем, то есть в постоянном раздумье о добродетели, воспринимаемой посредством тела, <тогда> эта созерцательная часть, которая есть добродетель, принадлежащая к разумности, к совершенному слиянию с Богом приводит мысль, заставляя ее всматриваться в светозарные и надмирные божественные тайны.
7. Когда все происходит естественным образом, по пути этому обычно следуют как ученики, так и учителя. Если же и само естество желаем мы отрицать, тогда естество обычно направляется ко всему, что противоположно этим <вещам>, подготавливая деятельность своих телесных сил к делам сопротивника и подстрекая эту познавательную и разумную <часть> к упражнению во всех видах познания зла.
8. Но этот правильный путь естества божественный Промысл сопровождает непрестанными благодеяниями, утешениями и божественными отдохновениями. Тот же другой, неправильный путь, <сопровождается> такими наказаниями, как постоянные безнадежные ситуации, оставленность во всякого рода опасностях и во всяком искушении, которое <могло бы> вести к исправлению.
9. Когда добровольно стремимся мы к трудностям и посвящаем себя тому, чтобы упражняться в них, заботясь о страхе Божием, тогда, с помощью Божией, постоянно ощущаем мы наслаждения разума. Когда же из-за телесного расслабления мы бежим от них, словно ребенок, который бежит из школы, стремясь к праздной жизни, тогда по необходимости к этим трудностям, вопреки воле нашей, приближает нас божественная милость. Весьма печалит Отца духов беспорядочность разумного естества - даже больше, чем беспорядочность детей <огорчает> отцов их по плоти.
10. И если никоим образом невозможно избежать трудностей и подвигов, понесем их добровольно, как мудрецы, уважающие себя, дабы удостоились мы чести и наслаждения и дабы не нужно было приводить нас к ним в узах и кандалах.

1. Мы начнем с описания различных видов человеческого знания, а также уровня, который ниже естества души, и восхищений, которые превыше естества.
2. Когда та разумная сила, которая в нас, становится озаренной, человек совершенно презирает страх смерти и бывает постоянно вдохновлен надеждой на воскресение, как если бы добродетель естества души начала проявляться через указание помыслов ее: усиливается в нем попечение о Суде Божием, и начинает он ночью и днем следить за поведением своим, словами своими и мыслями своими; и если во всем подвижничестве своем совершает он прекрасные и благочестивые труды, это попечение и это воспоминание не отходят от него. Ибо естественным движением разумной души является эта мысль и этот помысел. Те же, в ком, пока они не достигли любви, отсутствует этот помысел, знай, что лишены они знания, ибо полагаются на подвиги свои. Если же не полагаются они на подвиги свои, <значит>, ведут они или духовный, или, наоборот, расслабленный образ жизни; на этих двух уровнях не может быть страха Суда. Эти <люди> - либо с животными, лишенными разумения и помысла о воскресении, либо с ангелами, которые существуют в другом <образе> знания и которые не опускаются до подобных мыслей. Ибо иными переживаниями заняты они и о тайнах, которые выше мысли о Суде, думают они. В прочих же из-за отсутствия трезвения и из-за помрачения души дремлет эта мысль.
3. В тех, кто пребывает на душевном уровне, эта мысль правильна, ибо естество в них бывает прекрасно движимо естественной прекрасной <способностью> различения. И в просветлении естественных помыслов живут они, соединенные с сопутствующей им благодатью.
4. Ибо у того, чье сознание не помрачено воображением, когда <по пути> добродетельного образа жизни движется он к совершенству, сознание не согласится успокоиться или утихнуть от этого движения.
5. Но я покажу, что, когда такое происходит, эта забота о помысле его должным образом прекращается: поистине <это так>! Ведь когда достиг он божественной любви, поднимается он превыше этой мысли и пребывает в свободе от помыслов. божественная же любовь <происходит> отнюдь не от душевного подвижничества и не от естественного движения души в служении добродетели, ибо к этому уровню подвижничества относится страх, а ощутить божественную любовь, <находясь на этом уровне>, совершенно невозможно. Последнее не под силу душе, и восхищение это не принадлежит к естественному образу жизни; а божественная любовь принадлежит к духовному образу жизни.
6. Ибо добродетель есть естественный путь, который <заключается> в смирении, трудах, милостынях, целомудрии, жертвах и молитвах уст, а также в милосердии. В новом же веке ничего из этого не требуется, ведь духовный образ жизни <заключается> в ином знании, которое появляется не в результате телесных или душевных трудов, и служение его не от них происходит. Тем, кто находится на этом уровне, свойственно мыслить. В духовном же образе жизни нет ни размышления, ни помысла, ни возбуждения, ни движения. Помыслы приводятся в движение на душевном уровне, а на духовном уровне нет помысла, так как ум поднимается превыше образов мира сего и в ином знании пребывает. Знание тех <людей> может быть описано обычным для нас словесным путем; что же касается этих, то их знание не может быть описано даже в образе, в котором ум существует там. Здешнее знание, конечно, предполагает движение помыслов, тогда как тот образ жизни - превыше всех подобных вещей. Именно в таком состоянии будем мы находиться после воскресения из мертвых вместе со святыми ангелами; ангелы же уже сейчас пребывают в нем. Ибо за исключением того <случая>, когда посылаются они Богом на какое-либо служение в мир наш, не удаляются они от этого образа видения и умственного расположения.
7. Но если человек скажет: "Как же возможно, чтобы непрестанным было изумление Богом у тех, которые являются постоянными и неизменными, но которые получают повеления о стихиях и <находится> рядом с каждым человеком? И как возможно, чтобы описанный образ <жизни> не препятствовал им постоянно пребывать <в изумлении>?" -
8. Такой <человек> весьма по-человечески мыслит об этих быстрых и легких естествах, которым не препятствуют тела или действия по причине быстроты и просветленности умов их. Не устают они от перемены деятельности своей и не переутомляются; и во всем, что они делают, не нуждаются они во времени и месте, которые могли бы воспрепятствовать им в служении их. Ибо все совершают они быстро и мгновенно в соответствии с той силой и изумительной способностью, дарованной естеству их. В них подобие Самому Себе во всем, насколько это возможно, создало Бытие - Творец, Который превыше всего.
9. Но оставим <свойства> духовных естеств и вернемся к нашей теме - к <реальностям> мира сего; и продолжим рассуждение наше с того, на чем мы отклонились.
10. Итак, в тот миг, когда человек поднялся выше душевного служения в мысли и знании своем, которое состоит в действенной добродетели, и сознание его возвышается к духовному образу жизни, насколько это достижимо здесь для человеческого естества, тотчас изумление Богом прилепляется к нему, и от движений прежних помыслов успокаивается он и утихает, и этими духовными движениями любви возбуждается весь разум его. Вместе с этим знанием страх отнимается от человека, и свободой от помыслов, которая превыше всякого страха и мысленного страдания, бывает движимо мышление по образу нового века: и это <потому, что> удостоился он, по благодати Христовой, <принадлежащей> образу жизни нового человека, тех движений, которые возникают в естестве там, в Царстве Небесном.

1. Итак, когда ты ослаб и утомился от труда псалмопения с этим постоянным повторением обычных <молитв>, и не способен ты уже более трудиться в этом так, как раньше, - из-за старости, или из-за великой немощи тела, - <тогда> трудись вместо этого в молении, прошении и в подобных <деланиях>. Долго и настойчиво приноси моление твое, проси усердно и трудись в молении твоем с сердечным усилием. Будь настойчив, продлевай <молитву> и растягивай ее надолго, пока не откроется для тебя дверь.
2. Ибо милостив Господь наш, и примет Он тебя не за труд твой, но за благое намерение разума твоего. Озарена будет душа твоя, когда продлишь ты моление свое, и воспламенятся помыслы твои любовью к Нему. Таким образом получишь ты помощь от Бога в малых трудах слабого тела твоего. При этом, насколько возможно, не оставляй полностью свои малые службы - чтобы не оказаться тебе подобным человеку, который не желает подчиниться правилу. Ибо это <приведет> к нападениям на тебя демона гордыни, как <случается> с тем, кто вообразил, что он более не нуждается в этом; или ты мало-помалу добровольно придешь в расслабление.
3. Я не навязываю какого-либо необходимого времени <для правила>, но лишь говорю о том, что может случиться и произойти.
4. Нет также ничего предосудительного, если в течение времени, которое соответствует <нашей> силе - или даже не соответствует - мы стоим или сидим; ибо сопутствует нам великий страх и трезвение, возбраняя нам впасть в презрительное отношение к Богу в то время, когда служба совершается нами и когда молитвенное жертвоприношение приносится Ему.
5. Но ты должен беспокоиться о сознательной и вдумчивой <молитве>, а не об определенном <временном> пределе, и не заботиться особенно о количестве, ибо последнее весьма часто становится причиной для смущения. Но <нужно думать> о том, как сердцу нашему приблизиться к Богу в службе и молитве: для этого подчиняешься ты закону детей.
6. Но даже более, чем на псалмопение, обрати внимание на эти <вещи> и особенно пользуйся ими, иногда стоя на ногах, иногда - на коленях, иногда же сидя.
7. Также нет <ничего>, что препятствовало бы тебе во всей полноте воспринять все это из псалмов и использовать их. Также и восхитительные слова, изложенные в песнях, которые предназначены Святой Церковью <для употребления>, вместе с прочими возвышенными словами, которые Дух положил на музыку, и песнопениями, могут занимать место совершенной молитвы в человеке. <Когда мы> размышляем над ними, они рождают в нас чистые молитвы и высокие прозрения и приближают нас таким образом к просветленности мышления и изумлению Богом, а также к другим <вещам>, посредством которых Господь умудряет тебя и просвещает в те времена, когда ты выбираешь соответствующие стихи и в просительном настроении приносишь их Господу твоему, повторяя их подолгу и в тишине.
8. Также и псалмопение, <совершаемое> с таким настроением, приносит больше пользы человеку, чем чин чтения часов. Это <относится> к людям, которые достигли <высокого> уровня и которые вошли в тот образ жизни, когда даже в молении своем удостаиваются они дарований от Бога. И по причине сосредоточенности разума своего весьма преуспевают они в <молении>; душа же приближается к великой добродетели в этих трудах и постоянно удостаивается помощи свыше. Весьма часто приобретает она и некую просветленность помыслов на пути своем, среди продолжительных молений своих.
9. Но мы не должны стремиться к этому сразу, ибо не многие обретают это, а лишь избранные. Такие <вещи> приходят не в соответствии с трудами, но в соответствии с Божиим замыслом и знанием, ибо знает Он, кому следует даровать это. Нам же не следует терять надежду в подвижничестве нашем во все время жизни нашей.
10. Обретя это, не должны мы превозноситься и воображать, будто благодаря великому нашему подвижничеству удостоились мы этого. Если же это задерживается для нас, не стоит печалиться и удручаться, подобно людям, служащим Богу ради вознаграждения: таков образ мыслей тех, кто не обучен в труде смирения и в стремлении к Богу. Ибо мы понимаем, что эти и подобные <состояния>, как сказал я, не за многие труды дает Бог человеку, и не из-за нехватки таких <трудов> задерживает их, но <дает их> тем, о ком Он знает, что им это будет полезно.

1. Также и это следует знать: не одинаков по способу и цели труд для начальной, промежуточной и заключительной степени. Начальная степень <предполагает> труд со многим молитвословием и является только умерщвлением тела посредством усиленного поста.
2. На промежуточной степени эти <делания> уменьшаются, и усердие в них заменяется на <усердие> в других <деланиях>, труд чтения и особенно коленопреклонение.
3. На третьей степени уменьшается усердие в том, что относится к предыдущей <степени>, <и человек> трудится в размышлении и молитве сердца.
4. Не так, чтобы на каждой из этих степеней полностью оставлялись труды предыдущей <степени>, но изменяются способ и цель <трудов>: усердие в них измеряется соответственно тем различиям, которые свойственны им, и соответственно их вкусу; и от внешнего движутся они к внутреннему.
5. Слушай, как это происходит: к средней степени относится псалмопение и труд поста; но это уже не <делается> без рассудительности или непоследовательно, как <случается> с чином новоначальных.
6. Подобным же образом даже на степени совершенства остаются чтение, труд коленопреклонений и псалмопение, но более важным, чем они, является постоянное размышление о домостроительстве <Божием> и сокровенная молитва, поскольку нет <более> нужды в большом количестве прежденазванного и поскольку, упражняясь в этом лишь совсем недолго, человек бывает восхищен в изумление и пребывает в нем. Таким же образом непродолжительного чтения Писания и <краткой> службы псалмов достаточно для него. Такие <люди> не трудятся много над этим, потому что в тот самый миг, когда начнут они псалмы или молитву, пленяются они другими <вещами>, которые превосходят всякое здешнее знание: их уму не позволяется задерживаться в этом надолго.
7. Таковы изменения и перемены, о которых говорят Святые Отцы, что они есть на пути добродетели.
8. Под "переменами" они подразумевают изменение целей и способов трудов <по мере приобретения> знания, как показано выше.
9. Под "изменениями" же - <различные> виды борений и вспомоществование благодати, - <то, что случается> во все времена с отшельниками, преуспевающими в безмолвии, - а также изменение в действиях Духа Святого и различные утешения, которые от Бога посылаются святым.

1. Символическое изображение трудов, которые святые и божественные мужи предпринимают ради Бога, содержится в том, что происходит с семенами. Когда в месяце нисане землю возделывают, обычный вид семян никоим образом не являет то невыразимое разнообразие и изобилие красок, столь великолепно смешанных, которое эти семена в свое время произведут на свет, словно чудесное одеяние и украшение для земли, которая взращивала семена в себе.
2. Тот таинственный смысл, который усматривается в маленьких семенах, святые мужи духовно узнают в разумении своем в те времена, когда вся их жизнь становится унылой и помраченной. Знают они, что сила Создателя будет явлена в них, а потому с нетерпением надеются увидеть в себе, то неизреченное изменение, которое является ощутимым результатом обычных трудов их. Это изменение происходит с ними благодаря действию Святого Духа, Которого получают они в соответствии с преуспеянием своим в подвижнической жизни.

1. Телесное служение, сопровождающееся праздностью мышления, бывает тщетно и бесполезно, если истинно слово блаженного Марка: "Много тех, кто трудится <для достижения> праведности, но лукавыми помыслами разрушают они прекрасные труды свои". Ибо, во всяком случае, тот, у кого разум лишен сокровенного служения или постоянной мысли о знании и размышления, у того помыслы бывают праздными.
2. Ибо в мысленном служении тело не остается без труда, даже если оно весьма немощно, так как труд разума иссушает и изнуряет тело, делая его подобным сухому дереву. Ибо достаточно для него жара, <происходящего> от <того> пламени радости, которым тело постоянно охвачено. А через то сладостное мысленное страдание о Боге и через ту животворную скорбь, о которой говорил Апостол, рождаются в разуме, в соответствии с различными <видами> размышления, печаль по Богу, или радость о Нем, и сердце погруженное в надежду, которая не иссякает в нем. Своим жаром и своей силой страдание и радость обжигают, попаляют и иссушают тело, а кровь обильно распространяется через вены и дает жар, ибо пламя движений разума согревает весь <телесный> состав вследствие жара тайного служения. <Это тайное служение> на всякий миг вызывает некое чудное изменение, дающее радость, или, <наоборот>, доставляющее сильное страдание душе и телу; оно ночью и днем <заставляет человека> бодрствовать в заботе о спасении, усердно молиться и ревностно приносить Богу прошения об этом, с пламенеющим сердцем и неразвлекаемой мыслью.
3. При таких изменениях какое тело будет <настолько> железным, чтобы не погибнуть и не сгореть и не сделаться подобным тени из-за своей немощи? Итак, насколько тело иссушается и ослабевает в этих божественных изменениях, настолько же душа день ото дня обновляется и процветает благодаря восхождению к Богу посредством своего духовного знания.
4. Необычайность и пользу этого сладостного труда знают те, кто провел в этом служении все дни жизни своей.
5. Ибо постоянное ограничение надежды, которое <свойственно> только внешнему служению, <принадлежит> незрелому и фарисейскому образу мысли тех, кто гордится своими постами, своими десятинами и продолжительностью молитв своих, по слову Господа нашего, тогда как внутри нет у них помысла знания или правильной мысли о Боге, дабы <могли они> украсить внутренность свою возрастанием надежды.

О том, что, если среди тяжких испытаний человек ищет в себе знания истины, оно сохранит разум его в покое и невозмутимой тишине, когда они встречаются <ему>. Но когда неразумными помыслами возмущен <человек>, еще более безумно сетует он на них и <тем лишь> добавляет огонь к скорби своей. Знание же, напротив, утешает человека и успокаивает; и с легкостью дает ему Бог выйти из уныния его, когда принимает он от Него труд разума своего.

1. Человек, который помнит, что по воле Божией случаются с ним <периоды> отдохновения и уныния, - так что, когда повелевает Бог, имеет он отдохновение, но по воле Того же <Бога> оставлен он в скорби, каким бы образом это ни происходило, - сколько бы ни боролся он, будет он постоянно пребывать без гнева или уныния в разуме своем <в течение> всей жизни своей и во всех изменениях, которые промыслительно происходят с телом его или с разумом его. И в этом знании ликует сердце его в тишине, и взирает он на Бога в великом покое и <в великой> надежде. И благодарит он Промысл Его по отношению к людям, который в соответствии с нуждами их заботится о них и ведет их постоянно. <Такой человек> не обвиняет в унынии своем демонов, или людей, или тело, - ведь от них происходит всякое уныние, - ибо сознает он, что именно Бог движет всем этим: не по воле одного из тех <трех> наступают отдохновение его или уныние его, но <по воле> Того, Кто движет ими. Ибо ни один помысел отдохновения не приводится в движение, кроме как по дару Божию. Даже если человек оказывает нам самое малое утешение, он подвигнут к этому <Богом>, и для исправления жизни нашей необходимо это.
2. О знание, сколь исполнено ты отдохновения! И какое великое благодеяние - пребывать в тебе, происходящем от Бога! Блажен, кто в <трудных> обстоятельствах не приходит в смущение из-за собственной поспешности.

1. Если уготованных нам отдохновений и утешений, которые Богом предназначены для того, чтобы постоянно находить на нас, не отравляет совесть наша и не препятствует им, будем мы во все дни наши неизменно испытывать отдохновения и наслаждения. Но для того, чтобы исправлялась безумная совесть наша, которая постоянно нуждается в биче, уготовано нам во все времена огорчение вместо отдохновения и наказание вместо вспоможения.
2. Поэтому обвиняй совесть свою в черствости, когда бы ни был ты огорчен изменением в сторону злостраданий или уныния. Ибо именно она уходит <в сторону> и постоянно хватается за испытания, <которые сама же> и навлекает на тебя.
3. <И делает она это> или из-за безумных мнений относительно Бога, или из-за самомнения человека, или из-за того, что обвиняешь ты ближнего своего в чем-либо и угрожаешь ему, или из-за того, что ожидаешь ты от людей какого-нибудь <знака> уважения, как будто бы обязаны они <оказывать> тебе его!
4. Все это полностью исцеляется и исправляется лекарством смирения.
5. Если бы смирение было присуще совести твоей, не оставалось бы места для того, чтобы все эти <пороки> задерживались там.
6. Поистине, ни одно дурное деяние не имеет такого дурного возмездия, как в случае безумного разумения, которое не желает ни осуждать или обвинять себя, ни уклоняться от того, чтобы постыдным образом огорчаться различными приключающимися обстоятельствами, подобно <человеку>, который пришел к мысли о том, что Бог для него не существует, тогда как именно от Бога все это и происходит.
7. Приблизься немного к Богу в испытаниях твоих посредством совести, о человек! Сознаешь ли ты, на Кого изливаешь гнев свой? Ты бы тотчас успокоился, если бы мудро помнил о сокровенном Промысле Его.

1. Но скажешь ты: "Что мне делать, ибо я не знаю, как приобрести смирение совести? Это, - дескать, - не в моих силах, и познание об этом слишком возвышенно, чтобы я мог обрести его". Я тоже знаю, что ты слишком немощен, чтобы открыть это, но то, что невозможно для людей, вполне может случиться у Бога. Вместо того, чтобы молиться о тех или иных предметах и делах, оставь все это и уповай на одно, <молясь так>:

2. "Боже, даруй мне смирение, чтобы мне освободиться от бича <и> чтобы благодаря <смирению> приблизился я даже к тем наслаждениям разума, о которых, пока нет у меня <смирения>, я не знаю, как ни хотелось бы мне узнать о них!" И даст Он тебе дар Духа Своего - <дар>, о котором не можешь ты ни сказать, ни помыслить, насколько он велик. Благодаря ему сокровенным образом сделаешься ты смиренным, если только Он видит, что не хочешь ты отойти в сторону или вообще прекратить неустанно просить об этом, и если не утомляешься ты неизменно приносить эту молитву свою.
3. Поверь, брат мой, что смирение есть некая сила, которую невозможно описать языком и приобрести человеческим усилием. Но по молитве дается оно тому, кому дается, и среди бдений с молениями и горячими прошениями приобретают его.
4. Если хочешь этого, слушай об этом также из Отцов наших: "Внутреннее смирение не приобретает <человек>, если, <будучи> наедине в молитве, не пребывает он в мысли об этом.
5. Нет у него смирения, потому что не просил о нем и не принуждал себя к <молитве> об этом. Не имеет он покоя, ибо не бодрствовал у врат Господа нашего, не просил и не умолял со слезами и страданием, чтобы это было дано ему".

Знаю я, что негодуешь ты на меня за то, что оставил я последовательное <рассуждение> на тему сладости подвижничества, радости и разнообразия дарований, и что подвел тебя к рассуждениям о полезных лекарствах, которые оказываются спасительными во время опасности. Но не настолько я глуп, чтобы кормить тебя одним медом без какого-либо разнообразия, тогда как ты совершенно не помнишь, что создан из стихий, которые легко подвергаются болезням. Кто не посмеется над тобой, если во время скорби не знаешь ты хотя бы об одном способе спастись или о причине болезней?